Цыпин Г. М. Подражание в искусстве: заблуждение или метод?

ЦЫПИН Г. М. ПОДРАЖАНИЕ В ИСКУССТВЕ: ЗАБЛУЖДЕНИЕ ИЛИ МЕТОД? // Музыкальная жизнь

Мне часто приходилось быть свидетелем жарких споров на тему о подражании в искусстве. Многие категорически против, считая, что тем самым нивелируется, приглушается индивидуальность художника. А мне кажется, что если есть истинная индивидуальность у человека — значит, она есть, нет — так нет. И методы работы, способы ее тут ни при чем...
О. СЕРГЕЕВ, аспирант, Киев

По-моему, тот не артист, кто не ищет творческой оригинальности, не думает о ней, не стремится быть непохожим в чем-то на других...
В. СМОЛЬНИКОВА, Керчь

Письма, полученные редакцией «Музыкальной жизни», комментирует профессор Г. М. ЦЫПИН.

Значит, подражанию категорическое «нет»? Всегда, при любых обстоятельствах? А, собственно, почему? Люди ведь испокон веку обучались чему-то подражая. Ребенок берет пример со старших, менее искусные в различных видах деятельности — с более искусных...

И однако же — вы совершенно правы, уважаемый О. Сергеев! — многие побаиваются подражания. Особенно среди людей художественно-творческих профессий. Боятся нанести урон собственной индивидуальности. Живописец Клод Лантье в романе Золя «Творчество»» полагает, что «уж лучше отрубить себе руку», нежели подражать, копировать, ибо это «атрофирует непосредственное восприятие, навсегда лишает способности видеть живую жизнь». Можно было бы не тревожить память литературного героя, если бы его суждения не отражали взгляды многих из тех, кто занимался искусством во времена Золя или занимается им сегодня...

Сходным образом рассуждают, например, иные из молодых пианистов, скрипачей, виолончелистов и т, И принципиально отказываясь от прослушивания грамзаписей музыкальных произведений, разучиваемых в данный момент ими самими. Известный колумбийский писатель, лауреат Нобелевской премии Габриель Гарсиа Маркес говорит: «Я никогда не стараюсь быть на кого-либо похожим. Я стремлюсь избежать влияния как раз тех писателей, которые мне особенно нравятся».

Что ж, возможно, Маркес и прав. У каждого может быть своя правда в творческой работе. И все же... Некий мудрец сказал однажды, что, опасаясь подражания в творчестве, становишься похожим на человека, который боялся бы съесть говядину или курятину — из опасения стать курицей или коровой...

Суть в том, согласен с вами полностью, что если художник одарен от природы достаточно сильным творческим «Я», последнее не так-то просто заглушить и нейтрализовать, даже при самом настойчивом копировании чужих работ, при самом добросовестном подражании им. Если же, однако, опасения оказываются не лишними и индивидуальность человека, входя в соприкосновение с другими индивидуальностями, блекнет, стушевывается, несет серьезный урон, — значит, на многое тут рассчитывать и не приходилось. И копия как метод работы ни при чем. Быть может, на каком-то этапе творческой эволюции и небесполезно даже пройти испытание подражанием — оценить, измерить, взвесить собственные возможности. Не потому ли Морис Равель, умный и тонкий мастер, советовал композиторской молодежи брать классические «модели» и копировать их: если вам нечего сказать, пояснял он, лучше занятия все равно не придумать. Если же есть что сказать, ваша индивидуальность так или иначе проявится в бессознательной неточности. Бессознательная неточность — в этом вся хитрость, вся суть дела...

К слову сказать, метод учебной копии, подражания отнюдь не является прерогативой молодости, как иногда полагают. У некоторых художников «контакты» с их прославленными коллегами, с выдающимися образцами искусства — как современного, так и прошлых эпох — не прекращаются на протяжении всей жизни. И это приносит весьма неплохие результаты. Тут, правда, слово «подражание» следовало бы заменить другим, более точным: общение. Важности подобного общения в некоторых случаях не переоценить: оно будит мысль, вдохновляет и творчески наэлектризовывает ее, открывает новые направления для поиска. И, конечно же, учит технике, мастерству. «Один алмаз шлифует другой», — говорил Г. Гейне, имея в виду творческие соприкосновения крупных мастеров. Не случайно многие из них пользовались этими «соприкосновениями», творческими «касаниями» как специальным рабочим приемом. Весьма эффективным, например, в тех случаях, когда требовалось как-то разбередить и активизировать собственную мысль, подтолкнуть застопорившуюся почему-то работу. «Иногда мне бывает просто лень писать, — рассказывал в одном из писем И. А. Гончаров, — тогда я беру — как вы думаете, что?— книжку Ивана Сергеевича (Тургенева. — Г. Ц.) она так разогревает меня, что лень и всякая другая дрянь улетучивается во мне и рождается охота писать». О том же говорит и В. Каверин: «Когда работа не идет, невольно снимаются с полки книги тех, кому она удалась. Обдумываешь, сравниваешь, сопоставляешь».

Известно, Э. Делакруа предпочитал начинать свой рабочий день с копирования старых мастеров; так же нередко поступали Г. Курбе, О. Роден, Э. Дега, некоторые другие живописцы и скульпторы. Видный советский художник А. Дейнека рассказывал: «...Я привык, особенно когда пишу картину или работаю над эскизами, окружать себя любимыми вещами — репродукциями больших мастеров. Наверное, в душе я верю, что и у меня «родится» что-нибудь хорошее». Добавим: то, что дает живописцу хорошая репродукция, музыканту-исполнителю дарит хорошая грампластинка; не случайно у ряда видных концертантов так распространены сегодня домашние фонотеки.

О подражании ли сейчас разговор? Понятно, нет. Подражание это всего лишь подражание, не более. Напротив, творческое общение, соприкосновение, «заражение» — нечто совсем иное. Гюго утверждал, что великим людям можно уподобиться одним-единственным способом: став иным, нежели были они... Став «иным»... Значит, в чем-то непохожим на своих коллег, собратьев по искусству. Другими словами — оригинальным.

В молодости, в пору учебы (да и позднее тоже), часто ищут оригинальности — беспокойно, настойчиво, жадно. Боятся подражать, стремятся не походить на кого-либо, предельно заострить собственное «Я». Многие считают даже, что в музыкальном искусстве XX века жажда оригинальности в целом проявляется сильнее, дает о себе знать настойчивее и резче, чем когда-либо прежде. В то же время трудно согласиться с читательницей «Музыкальной жизни» В. Смольниковой, которая в своем письме уверяет: тот, мол, не артист, кто не ищет творческой оригинальности, не печется о ней... Думается, уважаемая В. Смольникова, навязчивый самоцельный поиск оригинальности — занятие практически бесперспективное, бесплодное. С ней, в конечном счете, как с талантом: есть — так есть, нет — значит, нет.

Бывает, начиная самостоятельную творческую практику — композиторскую или музыкально-исполнительскую, — надеются достигнуть заветной оригинальности с помощью нового, необычного выразительного приема, своеобразного технического трюка. Словом, отталкиваясь от внешнего, «от формы». Такова обычная логика дебютанта (если бы только дебютанта...). Примеры тому часты не только в музыке; равным образом и в живописи, в кинематографе, в театре, в поэзии... Р. Щедрин как-то сказал: «Насколько я могу судить, сейчас в мире слишком часто превалирует стремление не музицировать, а удивить. ...Удивить заголовком, предисловием, заумной программой, чем угодно, лишь бы удивить...»
К сожалению, от технического приема, как бы нов, интересен и удивителен он ни был, к искомой оригинальности еще никто не приходил. И не придет. Ибо быть оригинальным в творчестве — как и в жизни — значит, быть самим собой. Ни больше, ни меньше. Обычно понимание этого нехитрого, в общем, обстоятельства приходит с возрастом. Понимание того, что, становясь самим собой, отчетливее выявляя свое подлинное, а не вымышленное «Я», делаешься меньше похожим на других. Отсюда, кстати, и афоризм Гюго: да, на больших художников можно походить — будучи иным...

Иногда оригинальность творческой натуры, свойственная ей от природы, проявляется рано, едва ли не с первых шагов. Можно вспомнить, к примеру, Прокофьева (его Первый фортепианный концерт, «Наваждение»), Шостаковича (Первая симфония, Три фантастических танца для фортепиано), Маяковского («Облако в штанах», «Флейта-позвоночник») и т. д. Иногда же — постепенно, исподволь, малозаметно для окружающих. В любом случае, привлекать к себе внимание она начинает, когда человек становится — с большей или меньшей определенностью — тем, кем суждено ему стать.

Что же касается оригинальности самих средств художественного выражения, технических приемов, новаций в области формы, то... «Не ищите специально нового языка, — советовал композиторской молодежи Дж. Энеску, — ищите собственный язык, то есть собственные средства выражения того, что есть в вас. Оригинальность приходит к тем, кто ее не ищет».

Парадоксально, но быть самим собой далеко не просто. Человек почти всегда не совсем таков, каким он мог и хотел бы быть — и в многообразных жизненных ситуациях, и в творческом труде. Постоянно что-то мешает: то внешние обстоятельства, то внутренние причины. Мешают различные воздействия и влияния, нескончаемым потоком идущие со стороны и оказывающиеся то полезными, нужными, то, напротив, негативными и дезориентирующими. Мешает все то, что сковывает человека, внутренне закрепощает, чрезмерно подчиняет, искажает его природу.

Как стать «самим собой» в творчестве — единого и универсального совета, разумеется, не дать. Такое не под силу ни педагогу, ни психологу, ни философу, ни художнику с многолетним и богатым опытом работы. Одно следует иметь в виду. Важно уметь прислушиваться к самому себе, пристально всматриваться в себя, тонко чувствовать свое сокровенное «Я». Ощущать какие-то импульсы, — смутные, далекие, неясные, — идущие из глубин собственного душевного мира. Быть нацеленным, сориентированным на это при любых обстоятельствах: в суете и сутолоке будней, в общении с окружающими. И, конечно же, наедине с самим собой, в процессе работы: зто основное и главное. Тот, кто овладел в какой-то мере этим искусством, — тот, можно сказать, созрел для творчества. Более того, есть неплохие шансы, что он окажется вполне оригинальным...